Лепестки цветов утраченного рая не упадут на холст художника никогда, и уже этим он навсегда останется запредельной дожизнью человека, даже не сном, а отсветом его, призрачным припоминанием сотканного из лучей света сада. Однако этот сад из книги Бытия, “генетически” хранимый в каждом младенце, не глубже забытого детства с его небесными одуванчиками и лаской рук матери; он “всего лишь” неразгадываемо прост, как само Первотворение.

The petals of the flowers of the lost paradise will never fall on the canvas of the artist, and this is the reason why it will remain the otherworldly pre-life of man forever. It is not even a dream, but its reflection, an illusory remembrance of the garden woven of the rays of light. But, “genetically” preserved in every infant, this garden from the book of Genesis is not more deep than the forgotten childhood, with its heavenly dandelions and mother’s gentle hands; it is “just” unsolvably simple, like the First Act of Creation.

На Святой Земле зеленеют еще оливы Ветхого Завета. Плиний: олива не умирает. Из утраченной прародины человека — рая  —  занесено семя одного из его вечных растений. Не тронутого проклятием, не сгоревшего в содомском пламени и оставшегося вечным даже в окружении пылающих страстей человека.
The olive-trees of Genesis are still showing green on the Holy Land. Plinius: the olive-tree cannot die. From Paradise, the lost former motherland of man, the seed of one of its ever-green plants has been blown. Not touched by curse, not burnt in Sodom’s fire, it remained eternal even in the fire of man’s passions.